Я посвящаю этот пост девушке, которая подарила нам Машу, шекспировский персонаж, типаж, образчик красоты и карьерного роста, и новый образчик мудака эталонного Гр., у которого, к сожалению, жж нету. Девушке же всех благ. Пусть ей будет от жизни.

В общем, в моей жизни был чувак иного разлива. Учился в духовной семинарии, жил с бабушкой и прабабушкой (те тоже были набожны и как-то подрались в церкви с каким-то неправедным дедушкой, пустив в ход палки и дамские сумки былых времен с железной окантовкой). Еще у него была болшая любоф. Расстались в школе, но светлую память о ней он сохранил вплоть до нашего знакомства и тоже подрывался читнуть смс от нее на моих влюбленных глазах. В такие моменты он мечтательно закрывал глаза и причмокивал. Осязал, видно.
Но на этом поэтическая сторона его души не заканчивалась. Однажды Миша принес мне тоненький блокнотик в обложке из-под катехезиса и признался, что в такие вот книжки его сокурсники переписывают стихи самого талантливого мальчика в церковном хоре. Стихи были такие:
Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить семинар,
Как умеет он быть покорным.

Школа и первый курс филфака не прошли зря. Я заявила, что читала это у Есенина, только вот "семинара" (это от семинариста, ага) там не было: "хулиган" был. Миша мне не поверил. Типа все навет. Дар-то от Бога. "А Есенин верой не отличался. И, знаешь, храмы непотребными картинками расписывал..." Потом эффектно замолчал и ушел.
И так было не раз. Стоило мне отредактировать ему черновик проповеди, весело пообщаться с друзьями или... Да нет, путаю. Стоило мне просто жить, говорить, спешить куда-то, как приходилось натыкаться на сравнения с тем, что сказала Юля по аське ("Даже когда мы ссорились в наших северных елках - помнишь, я тебе рассказывал, какие там леса и снег и иголки? - она не чертыхалась!"), вопоминания или просто угрюмый вид.
Сейчас кажется, все довольно быстро кончилось. А вот нервов, своего сидения у телефона, слез от обиды, сравнивания себя с незнакомым человеком и мыслей, что мне кем-то там не стать, жаль (оно и забылось пости, а сходила у девушки по ссылке - и всплыло). Такие породистые и махровые грабли, а я об них со всей дури и с превеликим удовольствием.
Хотя расстались мы феерически. То ли накатило за все время, то ли еще что...
В общем, он долго не появлялся. "Мне надо подумать... Я должен понять, что происходит в моей душе. Я хочу, но не могу быть рядом..." И бла-бла-бла-бла, которое каждый за меня без труда вспомнит или допишет.
А потом позвонил его друг и сказал, что Миша хочет забрать свои вещи. Я тогда жила с родителями, ничего у него на хранение не брала, фотографий общих у нас не было.
Он пришел, вяло прошелся по комнате. Тот же одухотворенный взгляд, черный китель, чуб. Сказал, что холодно. Я ухватилась за идею чая.
Так же вяло позвякивал ложечкой. Мечтательно клал мамино варенье. Я пыталась завести разговор про "скучаешь?".
Отрешенно смотрел по сторонам. Пожурил, что в комнате нет икон. "Надо бы... " Я от напряжения всхлипывала.
Потом он повторил все то же, что и пару месяцев назад. Не подхожу, не понимаю, другой мир."Пупок вон проколола. Какая из тебя христианка?" Я покорно призналась, что в этом плане я действительно пролетаю.
Долго мялся в дверях, медленно вязал ботинки, осторожно тянул вверх молнию, разглядывал мой несчастный вид. Никакой нежности, сомнений в этом не было. Я лихорадочно перебирала, за что бы еще такое извиниться, понимала, что за два месяца тоски и тяжелой учебы подурнела, чего уж там? И тут дошло.
Он пришел по очень простой причине: посмотреть, как я тут убиваюсь. Ему, такому набожному и возвышенному, было реально интересно, любопытно и занятно, как я отрываюсь от курсовой, шмыгаю носом, встречаю его у дверей еще до звонка, ловлю каждое слово. И льстило, что от него что-то в чужой жизни зависит.
Ярость нахлынула моментально. В башке всплыл обиженный Есенин. Перед глазами пронеслись все лекторы филфака разом. "Как умеет любить семинар," - ехидно передразнили они.
"Плагиатор хуев!" - подумала я и задержала заботливо передаваемую и виновато поглаживаемую напоследок бобровую шапку, которую он по-сибирски активно носил в наши саратовские холода.
Видимо, на лице моем мысль не отразилась, потому что он опрометчиво добавил: "Судьба, знаешь... Я, может, зайду как-нибудь. Инет кончился. А мне с Юлькой ее приезд обсудить надо. Ее там из техникума поперли..."

Нет, вообще-то я человек мирный. Но тут что-то случилось. Слезы, может, и хлынули. Но сопли подобрались мигом. Шапку я, к слову, из рук не выпускала.
- Выходи, - говорю.
- Злиться не по-христиански, пойми!
И тогда я вытолкнула его в дверной проем. Сильно так! Следом полетела шапка. Он поймал ее на лету. Ловко так! Последнее, что я видела: он балансировал на лестничной ступеньке с идиотским видом, прижав к груди шапку. Выражением лица насладилась. Таким и помню.

Когда грохот стих, я выдохнула и задорно пошла писать курсовую. В коридор выглянула мама.
- Чай будешь?
- Нуууу. Если без сахара и слов о том, что толкаться нехорошо. Я вообще-то помню. С садика.
- В садике тебе еще было рано знать, что после таких изощренных издевательств со стороны всяких козлов толкаться стоит.
- Ого! Тогда бы ты меня за козла выпорола.
- Тогда ты собиралась замуж за сопливого, но воспитанного мальчика в клечатых штанишках и обещала мне построить крепкую советскую семью.
- Блин, даже тогда меня кинули??? Не хотел жениться?
- Почему? Он был тебе верен до конца. Садика. Просто у него была очень религиозная семья.
*в сторону* - Блять.
- Судьба, знаешь.

PS Тэги я ставила. Если не получилось, все поправлю, как появится текст.