внимание: я сняла с этого поста "замок", потому что автор текста не состоит в коммьюнити, а прочесть комментарии хотела бы

***
"Милый, – сказала я ему. – Милый, я хочу сделать татуировку".
"Бабочку какую-нибудь", – отозвался милый и сделал руками "крылышками бяк-бяк", что, видимо, обозначало ту самую бабочку.
"Нет, мой хороший, я хочу, чтобы это был иероглиф "счастье". Хочу наколоть у самого основания шеи…"
"Под волосами никто не увидит", – сказал милый и сделал пальцами движение, символизирующее мои кудряшки.
"И хорошо, – говорю. – Но я буду знать. И ты будешь знать. Я же счастлива… А давай, сделаем одинаковые татуировки?"
"Если я сделаю татуху, – рассудительно сказал милый, – это будет "браслет" с кельтским узором".
"Но, – сказала я, – такое мне точно не подойдёт".
"А тебе зачем?" – спросил милый без особого интереса.
"Я люблю тебя и хочу, чтоб у нас были одинаковые татухи, какой-то общий тайный знак", – хотела сказать я, но милый уже открыл книгу, поскольку это же совершенно ясно и обсуждать тут нечего: кельтский браслет мне ни к чему.
Милый был не злой и не тупой. Иногда он даже героически носил меня на руках. А после полугода совместной жизни он практически без посторонней помощи выучил, что я не люблю голландские свежемороженные розы с меня ростом, хотя цветы всё равно люблю, но не розы, или хотя бы не такие большие, и не красные розы. Просто милый совсем не был экстрасенсом, он не умел читать мысли. Когда я говорила, что хочу татуировку, слышал именно то, что я говорила: хочу татуировку. И однажды, уже наколов себе кельтский браслет, уехал в чужую страну, климат которой категорически не подходил мне, так и не услышав моего немого "Милый! Не уезжай, я же тут сдохну без тебя!" за той ахинеей про неподходящий мне климат, которую я несла вслух.
Иероглиф "счастье" я наколола себе год спустя. Просто потому что была безудержно, беспардонно, почти немыслимо счастлива и в этом состоянии как раз проходила мимо салона.
Когда я предъявила наколку другому милому, я сказала: "Милый, я так счастлива, что ты у меня есть, и вот написала об этом на собственном теле!" Когда татушка поджила, милый полюбил целовать меня прямо в неё.

***
Сначала милому не очень нравилась моя манера одеваться. Ради любви к нему я сменила штанцы и сарафанцы, которые носила с кедами, на женственные платья, которые положено носить с глубоким декольте и томными глазами. "Смотри, как я люблю тебя, ради тебя я становлюсь женщиной и становлюсь на каблуки", – думала я, словно та русалочка, которая больше не чувствовала себя, как рыба в воде, зато бодро топала на искусственных ножках к большому человеческому счастью.
Потом выяснилось, что ему нравятся рыжие фурии. Я перекрасилась.
Но длинные волосы мне шли, по признанию милого, сильно меньше, чем короткая элегантная стрижка. Я стала посещать парикмахерскую раз в две недели.
Платишки и каблучки на других женщинах сидели так, словно эти другие женщины уже родились с отростками в виде шпилек на пятках, в миниюбках и с открытой спиной. А на мне – как на корове седло. Поэтому я не осудила милого, который, бросив рыжее ощипанное чучело со вздутыми венами, окружил себя хорошенькими барышнями при чулочках, микроскопических сумочках, стрижечках и платишках в стиле "всё для тебя, любимый!".
Я выкопала из шкафа синий сарафан с карманами на уровне колен, влезла в оранжевые кеды, а в сумку, которую милый называл не иначе как вещмешком, сунула ноутбук, купальник и толстую книжку, оставила кошку подруге и улетела к морю. В тот же вечер, сидя на набережной, я встретила другого милого, знакомясь с которым, правда, тогда и не догадывалась, что это именно он. Догадывалась я о другом: человек, который не любил то, как я выгляжу, не любил то, как я себя веду, прятал меня от своих друзей и не хотел от меня детей, не любил меня. И моя готовность изменить себя и тем показать, как я люблю его, была ему неясна и, по большому счету, нужна как той самой корове седло, рыбе зонтик, а русалочке – ножки на убийственно высоких каблуках.

***
Фирменная рыба его матери напоминала переваренный клей, перемазанный перепаренной морковью, а сверху вся эта радость щедро посыпалась луком. И подавалсь к столу. В холодном виде.
Я её ненавидела.
Эту рыбу.
Ненавидела до тошноты, что было вполне объяснимо обычной физиологией, даже и никакой не психологией, боже упаси.
Но однажды я её сделала.
Эту рыбу.
Точно по рецепту его матери. И, подав на стол в холодном виде, гордо прицелилась лопаткой:
– Тебе сколько?
А после того, как эта рыба была с урчанием пожрана, ждала признания своих кулинарных талантов, чтоб в ответ скромно сказать: "Ну, я же люблю тебя" (в смысле: "Я готова и не на такие жертвы!").
– Ты только не пережаривай лук так сильно, – сказал милый, – мама никогда не жарит его до конца. Хотя, ничего получилось. Почти как у мамы!
Год я училась готовить, чтоб как у мамы: борщи и котлетки, суп с клёцками и сырно-кунжутный пирог, вареники с грибами и салат "Нежность". Через год, обнаружив себя у окна высматривающей милого к ужину, себя, с поваренной книгой в обнимку, я неожиданно вспомнила, что раньше наши вечера проходили в оживленном обсуждении последнего посмотренного фильма, модной книжки или в походе по гостям, а теперь мы поедаем под видик плов как у мамы, мамин фирменный салат или жаркое, которое у мамы всё равно получается лучше. Я сняла фартук (Боже мой! Фартук!) и честно призналась себе: я так не умею, и не хочу.
"Милый, – сказала я ему. – я очень плохая хозяйка, но я люблю тебя!"
С тех пор так и говорю другому милому, прямо и честно, что люблю, что его готовка выше всяческих похвал, что настоящий мужчина должен гениально делать три вещи: заниматься сексом, жарить курочку и в три часа ночи бегать за женским игристым. И что мне достался самый любимый из самых гениальных мужчин.

***
"Знаешь, – сказала я милому, – если бы у нас родился сын, я бы хотела, чтоб он получился совсем как ты!"
То есть, я хотела ему сказать, что так люблю его и так боюсь потерять, что, на всякий случай, хотела бы родить себе копию, которая от меня никуда не денется.
"Знаешь, – сказал мне милый, – давай, не сейчас?"
И напрягся. И в эту ночь у нас не было секса. И в следующую – тоже не было.
Через неделю я взяла инициативу в свои руки, и секс у нас был. Но несколько отчуждённый. Потом, вроде, наладилось, но ненадолго.
"Милый, – скзала я ему после того, как сексуальная диета переросла в натуральный сексуальный голод, – может быть, нам сходить к специалисту по семейным отношениям?"
То есть, я подумала: "Милый мой, милый. Я готова пройти ради тебя хоть сорок мозгоправов. Хотя, на самом деле, всего лишь хочу семью и детей, а это, как известно, у женщин не лечится. Но, если есть хоть какой-то шанс сохранить отношения – я готова. Потому что я люблю тебя!"
"Я подумаю", – сказал милый. Подумал ещё месяц, а потом, подумав, ушёл.
Пройдя через мозгоправов самостоятельно, я некоторое время спустя встетила другого милого и через положенный срок у нас случился секс, чтобы случаться, как придётся, укрепляя, разумеется, духовную близость и всё, что положено укреплять. Однажды, откинувшись на подушки и восстановив дыхание, я сказала милому, потому что молчать не было сил:
"Теперь я знаю, как зачинают героев. Я тебя люблю".
И в первый раз с момента знакомства назвала по имени.
В глазах человека, который склонился поцеловать меня, я увидела полное понимаение.

Итог
Говори "люблю", когда хочется сказать. Без намёков. Без полунамёков.
Мой нынешний молодой человек даже не догадывается, кому он должен сказать огромное человеческое спасибо за то, что ему достался такой ангел как я. Вообще-то ему и в голову не приходит кому-то говорить спасибо, он об этом и не думал никогда. Несколько мужчин назад я обиделась бы: почему это он не благодарит судьбу за посланный ему подарок, почему не интересуется, откуда у меня такая выдержка, хватка, воспитание, терпение, терпимость, нежность, смелость и прочее вот это всё, за что мною можно гордиться и мною же хвастаться. Ему и в голову не приходит, что за всё это, по-хорошему, имело бы смысл поблагодарить предшественников. Особенно за мою прямоту.